Их отношения всем казались более чем странными: король по-прежнему не позволял себе с девушкой никаких «вольностей», но при этом ревновал ее к другим и даже расстроил ее брак с маркизом де Жевром. Мари уже давно не смущалась и не робела в его присутствии, а наоборот, вела себя порой дерзко и вызывающе. Бывало, что их перепалки происходили на виду у всего двора (Людовик после записывал их слово в слово и хранил эти «протоколы» в особой шкатулке), а потом во дворце несколько дней царило уныние, потому что король дулся на свою фаворитку.
Странность этого положения усугублялась тем, что Мари де Отфор завоевала доверие королевы и стала ее близкой подругой. В отличие от Анны Австрийской, до сих пор еще не оправившейся от страха после истории с письмами, Мари могла себе позволить весьма нелицеприятные отзывы о кардинале, и король ни словом ей не возражал.
Все это не могло не тревожить Ришелье. Происшествие с отцом Коссеном в очередной раз указало ему на необходимость иметь своего человека в ближнем окружении короля. Место фаворита оставалось свободно, и нужно было действовать, пока его кто-нибудь не занял. Выбор кардинала пал на молодого Анри де Сен-Марса, сына маркиза д’Эффиа. Ришелье удалось пропихнуть его на должность распорядителя королевского гардероба, заслужив глубокую благодарность его матери. Но сам Анри вовсе не хотел быть придворным: он готовил себя к военной карьере, как отец, дослужившийся до маршальского жезла. К тому же роль фаворита, которую ему прочили, вызывала у него отвращение: Анри был красив, нравился женщинам, любил хорошо приодеться и весело провести время. Обречь себя на нытье короля, известного скряги и меланхолика, — ну уж нет! Антипатия оказалась взаимной, но Ришелье все же не терял надежды.
Тем временем герцогиня де Шеврез покинула негостеприимный Мадрид. Филипп IV был холоден с подругой своей сестры, а первый министр Оливарес, с которым она пыталась заигрывать, даже не разрешил ей официально находиться при дворе. В конце апреля она сошла на берег в Портсмуте, где ее встречал как всегда элегантный лорд Монтегю. Королева Генриетта приняла ее радушно и даже разрешила ей сидеть в своем присутствии. Они подолгу болтали, вспоминая прошлое, — Париж, Бэкингема… Правда, у Генриетты лежало на сердце много обид на покойного герцога, а Мари вспоминались только балы, празднества, тайные записки… Граф Холланд тоже был здесь, но между ними как будто порвалась та ниточка, что когда-то связывала их друг с другом, он тоже принадлежал прошлому. А Карлу I вообще было не до воспоминаний, он был поглощен делами государства.
Мари все больше хотелось домой. Сердце щемило, когда она вспоминала свою дорогую Шарлотту, ночные встречи с Анной в Валь-де-Грас… Неужели невзгоды не устали ее преследовать? Узнав о беременности французской королевы, она тотчас отправила ей письмо с поздравлениями. Анна показала письмо королю, тот отдал его Ришелье. Кардинал внимательно изучил его и внутренне улыбнулся: он умел читать между строк. Грешнику надо искупить свои грехи, чтобы попасть в рай, а для этой грешницы раем была Франция. Так пусть заслужит свое прощение — поможет втянуть Карла Лотарингского в войну против Испании и Австрии.
Людовик ежедневно посылал гонцов из Компьеня в Сен-Жермен узнать, как чувствует себя королева. Анна чувствовала себя прекрасно: она расцвела, подолгу гуляла, ни на что не жаловалась, а ее живот уже заметно округлился, так что платье пришлось расставить на четыре пальца. Первого июня король наконец не выдержал и примчался сам.
Они сидели рядом: пышущая здоровьем Анна с румянцем во всю щеку и усталый, осунувшийся Людовик с землистым цветом лица. Вдруг Анна схватила его руку и прижала сбоку к своему животу:
— Вот! Слышите? Слышите?
Людовик почувствовал толчок изнутри и даже испугался:
— Что это?
— Это дофин бьет ножкой! — королева сияла от счастья.
У Людовика разгладилась складка между бровей. «Конечно, это может быть только сын!» — подумал он, но вслух ничего не сказал.
— Ваше величество, — королева потупилась, — я прошу вас о милости. Все в прошлом, и никогда больше не повторится! — она искательно заглянула мужу в глаза. — Умоляю, освободите господина де Лапорта!
Король наклонился и поцеловал ее живот.
— Хорошо, — просто сказал он.
Одним пинком еще не родившийся младенец распахнул ворота Бастилии и забросил Лапорта на восемьдесят лье от Парижа.
Летом 1638 года военное счастье было на стороне французов. Стараниями адмирала Ришелье был создан королевский флот из сорока кораблей, не считая галер и легких судов в Средиземноморье. Сухопутная армия, поделенная на семь корпусов, надежно прикрывала все границы, хотя, конечно, ее снабжение, таланты военачальников и дисциплина в ее рядах оставляли желать лучшего. Однако испанцы оказались в еще худшем положении: казна была пуста, крестьяне бунтовали, подданные императора устали от войны, к тому же голландцы захватили Бразилию — владение Португалии, находившейся под властью испанской короны. Оливарес даже прислал послов для тайных переговоров с Ришелье о заключении мира. Но дерзкий испанец потребовал вернуть Карлу Лотарингскому его владения, на что получил резкий отказ.
За военными заботами Ришелье не забывал о дипломатических: продлил на три года договор со Швецией, чтобы та не заключила сепаратный мир (это обошлось в миллион ливров), вел тайные переговоры с Веной. Вот если бы еще привлечь Англию на свою сторону! Но Карл не желал ввязываться в войну: его королевство напоминало собой зыбкую лодку в бушующих волнах, раскачиваемую мятежными шотландцами-пресвитерианами и англичанами-пуританами.