Дьявол против кардинала - Страница 25

Ришелье понял, что его более не задерживают, и пошел к выходу. Нунций направился было за ним, но Люинь остановил его:

— Одну минуту, монсеньер!

Когда они остались одни, Люинь снова плотно прикрыл двери и сказал небрежным тоном:

— Я бы просил вас, как бы это сказать… не проявлять излишней настойчивости со святым отцом. Все мы должны уважать его волю. Если он сочтет епископа Люсонского достойным кардинальского сана — так тому и быть, а если не сочтет… Так, пожалуй, и еще лучше, а?

Бентивольо понимающе кивнул.

В конце декабря Люинь, находившийся с королем в Кале, был разбужен грохотом пушечной пальбы. Ошарашенный спросонья, он сел на постели, моргая глазами. Двери распахнулись, и в спальню влетел счастливый Людовик с письмом в руке:

— На, читай!

Встревоженный Люинь несколько раз пробежал письмо глазами, потом улыбнулся:

— Так вот почему столько шума, сир?

— Я бы желал, чтобы он был еще громче! — воскликнул Людовик. — Вставай, собирайся, поехали, я хочу его видеть!

Не прошло и часа, а два всадника уже скакали по дороге в Париж, за ними едва поспевала охрана. Проведя два дня в седле, Людовик примчался в Лувр, побежал на половину королевы, наскоро обнял жену и поспешил в покои герцогини де Люинь. В люльке сладко посапывал младенец. Король бережно взял его на руки и нежно поцеловал. Малыш раскрыл глазенки.

— Сын, у тебя сын! — любовно произнес Людовик, обращаясь к Люиню, но не отрывая взгляда от кукольного личика. — Я тоже буду ему отцом — крестным.

Празднества по случаю рождения Луи-Шарля д’Альбера, герцога де Люиня, продолжались несколько дней. Из крестной купели его приняли король и королева.

А одиннадцатого января из Рима пришло письмо: Папа возвел в кардинальский сан архиепископа Тулузского.

— Вы слышали? Гугеноты захватили Прива! — с порога объявила Антуанетта дю Верне. Несколько пар женских глаз непонимающе уставились на нее.

— Нет, каковы! — Антуанетта не могла сдержать возбуждения и расхаживала по комнате, взмахивая руками. — Мало того, что они не выполняют приказов короля и действуют точно ему назло, так теперь их маркиз де Шатильон отбил Прива у герцога де Монморанси! Хорошо еще, что Кадене удалось уладить все дела в Лондоне, а то бы и английский король высадился нам на голову! Говорят, король сделает Кадене герцогом.

— Да, он теперь будет герцог де Шон, — вставила Анна Австрийская, гордая своей осведомленностью.

— Да полно тебе, Антуанетта, — состроила гримаску Мари де Люинь, — неужели тебе не наскучили эти разговоры о политике! Я, например, сыта ими по горло.

— Ах, Боже мой, Мари, как же ты не понимаешь! Ведь это война! Мужчины снова отправятся драться, и что с нами будет?

— В самом деле, — приподнялась на подушках принцесса де Конти. — Черт, как это все некстати! Мой Бассомпьер не успеет на мне жениться!

Женщины дружно рассмеялись.

— Неужели вы думаете, что Бассомпьер способен жениться? — весело воскликнула Мари. — Если бы он женился на всех своих возлюбленных, у него бы уже был гарем, как у турецкого султана!

— Милая моя, — возразила ей принцесса де Конти с видом превосходства, — мы с вами, слава Создателю, живем в христианском государстве, где мужчина может жениться только на одной женщине — той, которая больше всех этого захочет.

— Отчего же ваш брат до сих пор не женился? — не отставала Мари. — Неужели ни одна женщина не захотела заполучить себе это сокровище?

— Мало хотеть, надо иметь голову на плечах, — пожала плечами принцесса. — Взять хотя бы эту старую дуру маршальшу де Фервак. Едва Клод пообещал на ней жениться, как она уж и растаяла: ни в чем не могла ему отказать, оплачивала все его долги, а под конец сделала своим наследником. Спрашивается, зачем ему было держать свое слово, когда он и так имел все, что хотел? Вот он и отправил ее бренное тело с нарочным на кладбище, заполучив двести тысяч звонких экю!

— Боже мой, какая гнусность! — содрогнулась Анна Австрийская. — Король так ценит герцога де Шевреза, а он, оказывается, низкий человек!

— Он умен, хорош собой, отважен и нравится женщинам, — спокойно продолжала принцесса де Конти. — Многие предпочитают его своим мужьям.

— Было бы забавно поступить с ним так же, как он с госпожой де Фервак, — лукаво сказала Мари.

— А вы попробуйте, моя милая, — тотчас ответила принцесса и посмотрела на нее с прищуром.

Солнце стояло в зените, когда вдали показались острые шпили церквей, указывавшие на большой город. Пьер де Лапорт улыбнулся и прибавил ходу.

Коня, на котором он выехал из родного Сансера, юноша, по совету матушки, продал и теперь шел в Париж пешком, закинув за плечи котомку с немудреными пожитками. Бог с ним, с конем: не такая он важная птица, чтобы верхом разъезжать, пока свои ноги несут, а живые деньги нужнее: приодеться, пожить первое время. Кто его знает, как там сложится. В Париже, говорят, народищу, и все плуты — только держись! Ходи да оглядывайся! Ну уж и удачи своей упустить нельзя. А где же ее еще искать, если не в Париже?

Матушка была родной сестрой камеристки герцогини де Люинь и послала сына с письмом в столицу, прося сестру порадеть о племяннике. Мальчику уже восемнадцать, вдруг да и ему при дворе местечко найдется.

Грудь распирало от чистого мартовского воздуха, в полях важной походкой расхаживали грачи, дорога, отвердевшая от утреннего морозца, еще не раскисла, идти было легко, и на сердце радостно.

Париж оглушил Лапорта звоном колоколов, несущимся с целого леса колоколен. Миновав поля, болота, огороды, он незаметно для себя очутился в Латинском квартале — царстве студентов, где учебные заведения перемежались с монастырями. Народ здесь жил бедный и шумный: из грошовых харчевен доносились пьяные выкрики, по улицам куда-то спешили школяры в драных куртках и деревянных башмаках на босу ногу, на перекрестках то и дело завязывались драки. Юноша жался к стенам домов, поглядывая при этом вверх, помня как его однажды чуть не облили помоями, которые выплеснули со второго этажа прямо на мостовую. Запах стоял такой, что спирало дыхание; редкие прилично одетые господа, за которыми слуги несли связки книг, не отнимали от носа надушенных платков.