Дьявол против кардинала - Страница 43

Тем временем Бэкингем остановился и взял Анну за руки. Королева вся затрепетала, у нее сильно забилось сердце.

— Анна, — выдохнул Бэкингем, — Анна…

Он стал покрывать ее руки поцелуями, потом пылко обнял, поцеловал в висок, в шею… Анна отбивалась и уворачивалась, коротко, с всхлипами дыша.

— Вы с ума сошли… Как вы смеете… Пустите меня!

Она издала робкий вскрик. Каким бы тихим он ни был, но Лапорт услыхал и метнулся в сторону аллеи.

— Мне кажется, это голос королевы!

— Что за глупости, я ничего не слыхала! — раздельно произнесла герцогиня де Шеврез, остановив его ледяным взглядом.

Но тут крик повторился, и теперь его уже расслышали все. Мари нехотя и все так же неторопливо пошла по аллее, но Лапорт обогнал ее и бросился вперед.

— Ваше величество, ваша светлость, где вы? — нарочито громко позвала Антуанетта.

Разбежавшийся Лапорт чуть не наткнулся на королеву с герцогом. Анна была смущена и отворачивалась, оправляя платье, Бэкингем с недовольным видом отряхивал колени. Лапорт в растерянности остановился, но королева шепнула ему: «Ничего, ничего, все в порядке», и пошла к выходу из аллеи. Раздосадованный Бэкингем поплелся сзади.

— В этой аллее так темно, что всюду мерещатся какие-то чудовища, — неестественным голосом сказала королева, когда они вышли обратно к свите. — Мне почудились чьи-то горящие глаза, и я ужасно испугалась. Пожалуй, лучше вернуться.

Коротко простившись с англичанами, королева скоро пошла к дому. Мари, не удержавшись, догнала ее. Она сгорала от любопытства.

— Все мужчины — дерзкие грубияны, — быстро проговорила Анна, не глядя в ее сторону.

О вечернем происшествии в саду немедленно поползли слухи, которые каждый считал своим долгом приукрасить. Мария Медичи, до которой они, разумеется, тоже дошли, решила, что Генриетте уже пора ехать, а кстати, и увезти с собой Бэкингема и Шеврезов, пока дело не дошло до настоящего скандала. Сославшись на то, что плохо переносит дорогу, она отказалась от планов сопровождать дочь в Булонь и попросила Анну не покидать несчастную больную. На сей раз намек был понят.

Три кареты с королевскими гербами подъехали к воротам Амьена. Королева-мать в последний раз обняла Генриетту, пустив слезу. Анна Австрийская коснулась ее щек холодными губами и села обратно в экипаж. Кучер уже взмахнул бичом, поворачивая лошадей, когда вдруг на подножку кареты вскочил герцог Бэкингем. На его лице было написано отчаяние и иступленная страсть, из глаз текли слезы. Он их не вытирал, бормоча как одержимый жаркие признания и клятвы. Анна, бледная как смерть, откинулась на подушки, уставившись в противоположную стенку невидящим взглядом. Когда карета, наконец, покатила по улице и герцог спрыгнул на землю, она опустила веки, из-под которых двумя горячими струйками потекла соленая влага.

— Признайтесь, вы жалеете о том, что вам помешали вчера в саду? — цинично спросила принцесса де Конти, сидевшая рядом с ней.

— Я верна королю, — глухо ответила Анна.

— Но только книзу от пояса, — насмешливо уточнила принцесса.

Однако мучения несчастной королевы на этом не закончились. Корабль Генриетты не мог отплыть из Булони из-за сильного встречного ветра. Через два дня влюбленный герцог снова прискакал в Амьен.

Был уже поздний вечер. Бэкингем сначала отправился к королеве-матери, заявив, что не мог уехать из Франции, не убедившись, что ее здоровью ничто не угрожает. Мария Медичи приняла его довольно тепло и мило с ним поболтала. После этого милорд постучался к Анне Австрийской. Не зная, что ей делать, Анна послала к свекрови за советом. По добродушию (или из коварства?) королева-мать разрешила ей принять нежданного гостя.

Анна уже лежала в постели. Бэкингем с порога бросился к кровати, упал на колени, схватил ее за руку, рыдая, стал целовать простыни. Анна не могла высвободить руки, разлепить запекшихся губ. Со стороны эта сцена напоминала прощание мужа со своей горячо любимой умирающей женой. Госпожа де Ланнуа, поджав губы, придвинула к постели стул:

— Присядьте, милорд, с королевой Франции не говорят, стоя на коленях.

— Я англичанин, и мне нет дела до ваших обычаев, — огрызнулся Бэкингем, продолжая сыпать клятвами в вечной любви.

Наконец их поток иссяк, не встречая отклика у Анны, которая лежала как неживая. Герцог нехотя вышел из комнаты, провожаемый взглядом нескольких десятков женских глаз, медленно прошел по коридору, потом, как безумный, скатился по лестнице, выбежал во двор, вскочил в седло и ускакал в черную ночь.

Чувствуя, что Людовику непременно донесут о случившемся, Мария Медичи решила сама написать к сыну, чтобы упредить злые языки. Она водрузила на нос очки и взялась за перо. Крупные буквы устилали лист бумаги, складываясь в загибающиеся кверху строчки:

«…Нельзя упрекать женщину за то, что она внушила любовь мужчине, — писала королева, ни разу этой любви не внушившая. — Вы можете быть уверены в том, что Ваша супруга Вам не изменила, да если б и захотела поступить дурно, то не смогла бы, поскольку вокруг было столько людей, смотревших на нее…»

Двадцать второго июня большой трехпалубный корабль, наконец, отплыл из Булони в Дувр. Слух знатных путешественников услаждали музыканты, игравшие на виолах и лютнях, и актеры, декламировавшие стихи. Герцог де Шеврез не хотел подвергать беременную жену опасностям плавания, но та пустила в ход слезы — главное женское оружие, — и он, как всегда, уступил.

Переезд длился ровно сутки, и вот на горизонте появились расплывчатые очертания английских берегов. Пристань была черна от толпы, пушки салютовали новой королеве. Карл явился лично встречать супругу, и Генриетта успокоилась, увидев, что он довольно мил. Правда, когда ее привезли в Тауэр, она была страшно разочарована: а где же все то богатство и роскошь, о которых ей неутомимо рассказывали Карлейль и Холланд? Но оказалось, что это пристанище — временное, и ей вскоре будут отведены достойные ее апартаменты во дворце Уайтхолл.