Беспорядочную стрельбу оборвал властный окрик командира. Послышалось несколько приказаний, отданных отчетливым голосом, и английские солдаты засуетились на берегу, сталкивая в воду шлюпку. Гребцы сели на весла, командир поместился у руля.
…Холод пробирал до костей. Дыхание перехватывало. А тут еще и не на шутку рассерженный ветер начал гнать волну. Одного из пловцов накрыло с головой, он вынырнул, взмахнул руками, хотел что-то крикнуть, но снова ушел под воду и больше уже не показывался. Пьер оглянулся в замешательстве, но останавливаться было нельзя: сзади быстро приближалась английская лодка, за ней еще одна. Командир, поднявшись на корме, выстрелил в воздух. Пьер поплыл вперед.
— Не могу больше! — прохрипел его товарищ. Он замахал руками, высовываясь из воды, и срывающимся голосом закричал: — Эй! Эй! Ко мне!
Англичане подошли к нему, подняли весла, и, что-то лопоча и смеясь, стали вытаскивать француза из воды. Тот посинел и громко стучал зубами от холода.
— Что вы с ним возитесь? — грубо крикнул офицер со второй, поравнявшейся с ними лодки. Он разрядил в пленника пистолет и велел своим гребцам: — Догоняйте третьего!
Впереди отчетливо вырисовывалась кромка берега, но тут над головой Пьера засвистели пули. Он набрал побольше воздуху, нырнул и поплыл под водой. Какая-то рыба укусила его так, что он чуть не вскрикнул. Когда перед глазами стали расплываться красные круги, Пьер вынырнул. Правда, далось это ему нелегко: намокшая рубашка тянула голову книзу, он здорово нахлебался воды. Хотел было дать себе отдых, но сзади послышалось: «Вон он!» — и выстрелы. Он снова нырнул. Так продолжалось несколько раз, пока, наконец, англичане не потеряли его из виду, решив, что он утонул. Прибрежной волной Пьера выбросило на песчаную отмель. Из последних сил он пополз вперед, чтобы его не утянуло обратно, и, вцепившись окоченевшими пальцами в первый кустик травы, потерял сознание.
Очнувшись, он снова пополз. Тело, до крови искусанное рыбами, саднило, глотка горела от морской соли, глаза запорошило песком. Не было сил даже подняться, но он продолжал ползти, медленно-медленно, как черепаха. Неизвестно, сколько времени прошло, пока он добрался до дороги. Ветер стал злее, солнце уже не грело, клонясь к закату. Послышался неторопливый стук копыт и скрип несмазанных колес.
— Тпру! — испуганно вскрикнул чей-то голос. С телеги слез пожилой крестьянин и боязливо наклонился над Пьером: — Мил человек, ты живой?
— Француз? — прохрипел Пьер, с трудом отрывая голову от земли.
— Француз, француз, — радостно закивал крестьянин. — Ну-ка, подымайся…
— Католик? — снова спросил Пьер.
Вскоре он уже лежал в телеге, зарывшись в солому. Его спаситель вез его в форт Луи.
…Герцог Ангулемский с удивлением смотрел на истощенного человека в одной рубашке, который едва держался на ногах. Тот снял с шеи шнурок, на котором болтался жестяной патрон от мушкета, отковырял воск, вынул изнутри маленькую, скатанную в трубочку бумажку и протянул герцогу. Это было шифрованное письмо от Туара: «Если Вы хотите удержать форт, пришлите лодки не позднее восьмого октября, ибо восьмого вечером мы все умрем с голоду».
— Как твое имя? — спросил герцог гонца.
— Пьер Ланье, ваша светлость.
— Я расскажу о тебе королю. Накормите его и выдайте ему одежду, — велел он ординарцам, а сам с озабоченным лицом вернулся в соседнюю комнату, где его дожидались кардинал и инженер Таргоне, развернувший на столе большой план бухты Ла-Рошели.
Прочитав послание Туара, Ришелье тотчас вышел, чтобы отдать распоряжения насчет лодок. Герцог Ангулемский проводил его холодным взглядом и с удвоенным вниманием принялся слушать объяснения инженера.
Открыв огонь из пушек по королевским войскам, ларошельцы поставили себя в положение врагов Франции и союзников англичан. Было решено начать форменную осаду города, но для этого надлежало блокировать его и с суши, и с моря. Еще в первую, неудачную осаду 1621 года итальянец Помпео Таргоне предложил преградить доступ в порт плавающими батареями, установленными на связанных цепью понтонах. Теперь он снова вернулся к этому плану, с жаром расхваливая его достоинства. Красноречие инженера не смогло убедить Ришелье, который весьма скептически отнесся к этой идее. Герцог Ангулемский, назначенный командующим королевскими войсками под Ла-Рошелью и не желавший делить власть с кардиналом, сразу же поддержал итальянца.
— Когда вы сможете завершить это сооружение, синьор Таргоне?
— Я полагаю, месяцев через пять все будет готово, ваша светлость.
— И сколько вам потребуется денег?
— Для начала сорок тысяч ливров, а там… — инженер осекся под взглядом герцога и благоразумно решил не продолжать. Герцог закашлялся.
— А если… если из вашей затеи ничего не выйдет?
— Придется затопить в порту корабли. Но уверяю вас, все просчитано до мелочей!
Двенадцатого октября Людовик XIII прибыл под Ла-Рошель. Кардинал выехал встретить его заранее, чтобы дорогой ввести короля в курс всех дел. Они встретились, как близкие друзья после долгой разлуки. Каждый, оглядывая другого, подумал о том, как тот побледнел и исхудал, однако вслух выразил радость найти его в добром здравии.
Королевская армия насчитывала девять полков, то есть около двенадцати тысяч человек. С флотом дело обстояло хуже: испанцы обещали семьдесят кораблей, и те в самом деле подошли к бретонским берегам, но не двигались дальше под различными предлогами. Ришелье ожидал около двадцати кораблей из Нидерландов.