— Бумагу! — рявкнул Сегье и протянул к ней руку с толстыми пальцами, поросшими черным волосом.
Анна всхлипнула и отдала ему письмо. У нее подкосились ноги, она упала в кресло и залилась слезами.
— Господь и время покажут, что все, что наговорили обо мне королю, — ложь и напраслина! — рыдала она.
— Я вернусь позже, — невозмутимо ответствовал Сегье, поклонился и вышел.
Когда в комнату вбежали камеристки, королева была в глубоком обмороке.
Карету подбросило на ухабе, и Ришелье болезненно сморщился. Ему действительно нездоровилось, хоть он и не был так плох, как расписал королю.
Визит Сегье произвел сильное впечатление на Анну Австрийскую. Она обезумела от страха, начала метаться и чуть не наделала глупостей. Причастившись на Успение Богородицы и исповедавшись отцу Коссену, она поклялась на Библии королевскому секретарю, что не переписывалась с заграницей, только с герцогиней де Шеврез. А ведь никто еще и не успел обвинить ее в переписке с испанцами! «Скажите об этом кардиналу, — умоляла она, — просите его встретиться со мной…»
Ришелье сказался больным и дождался, чтобы Людовик сам приказал ему отправляться в Шантильи и поговорить с королевой. Так будет лучше, с учетом того, какие слухи распускают при дворе все эти праздные болтуны… Ах, Анна, Анна, жизнь — суровый учитель, и его не проведешь! А ведь вам уже не двадцать лет, сударыня, а тридцать шесть, как, впрочем, и вашей подруге де Шеврез! Король прав, называя эту женщину Дьяволом. Она дьявольски соблазнительна и так же, как дьявол, увлекает всех соблазненных ею к погибели. Теперь вот в расставленных ею силках запуталась королева… Ришелье усмехнулся, вспомнив дерзкий возглас герцогини: «Я объявляю вам войну!»
Анна сильно изменилась со времени их последней встречи. Куда только делась ее надменность! Она даже предложила кардиналу сесть, но тот остался стоять. При первом же упоминании о письмах она сразу созналась, что писала брату во Фландрию и Мирабелю, желая расстроить союз между Людовиком и Карлом Лотарингским. Ришелье тяжело вздохнул. Анна посмотрела на него испуганно и задрожала всем телом.
— Надеюсь, ваше величество, вы понимаете всю тяжесть содеянного вами и раскаиваетесь в том, что совершили?
— О да, да, раскаиваюсь! — горячо отвечала Анна и поднесла к глазам платок.
— Судите сами, хотят ли вам добра те, кто стремятся поссорить вас с мужем? — мягко произнес кардинал. Анна помотала головой, закрывшись платком.
— А если бы мы поступали так с испанцами? — продолжал Ришелье. — Они уже однажды погубили одну из наших принцесс…
Снова испуганный взгляд. Ришелье решил не нагнетать страсти, прочел королеве небольшую проповедь, напомнил, что с начала военных действий Людовик не ведет переписки со своей сестрой Елизаветой, супругой испанского короля, призвал ее поступать так же, соблюдая правила игры, и пообещал испросить для нее прощения у короля.
— О, как вы добры, господин кардинал! — прошептала Анна сквозь слезы. — Дайте же вашу руку!
Она протянула ему руку, унизанную перстнями; но Ришелье остался верен себе: он не посмел дотронуться до королевы.
Людовик потребовал, чтобы Анна изложила свои признания письменно. Та подчинилась, написав их под диктовку Ришелье. Король прочел и подписал внизу, что, учитывая добровольное признание, раскаяние и обещание больше так не делать, полностью прощает свою жену.
Лапорту сообщили, что королева во всем призналась, так что и ему уже можно не запираться. Однако верный паж почуял в этом подвох и по-прежнему отказывался говорить. И потом, что значит «во всем»? В переписке с Шеврез? С Мирабелем? Или еще в сношениях с Марией Медичи, с английским двором и с Оливаресом? Уж лучше молчать.
Анна Австрийская, которой позволили вернуться в Лувр, тоже это поняла и снова испытала ужас. Нужно предупредить Лапорта, но как? В письме, которое велел написать ей Людовик, нельзя было даже намекнуть на границы признаний. Что же делать?..
— Не положено, — монотонно твердил хмурый солдат с красными глазами и опухшим лицом. — Пришли на свидание — вот и идите одна.
— Да какой же вы чурбан! — возмутилась молодая дама в дорогом платье и шляпе с пышным пером. — Моя камеристка пойдет со мной! Не могу же я оставить невинную девушку в кордегардии, среди ваших… этих…
— Не положено!..
Дама вздохнула и развязала кошелек, подвешенный на длинном шнурке к ее поясу.
— Вот, возьмите и прочистите себе мозги! — она презрительно сунула солдату серебряную монету.
— Это можно! — обрадовался тот. — Проходите, сударыни!
Камеристка прошмыгнула вслед за госпожой, обеими руками отгибая вниз поля своей шляпы.
В комнату для свиданий ввели шевалье де Жара.
— Франсуа! — бросилась к нему дама.
Они взялись за руки и заговорили о чем-то вполголоса. Прошло несколько минут. «Камеристка» нарочито кашлянула. Ее спутница оглянулась и нехотя подвела к ней шевалье.
— Франсуа, поговорите с этой дамой, — сказала она и отошла в сторону. Де Жар недоуменно посмотрел ей вслед.
— Вы узнаете меня? — спросила «камеристка», снимая шляпу.
— Мадемуазель де Отфор?!
— Тсс! — Мари оглянулась на дверь. — Я здесь по поручению королевы, она нуждается в вашей помощи.
— Но что я могу сделать?
— Здесь, в Бастилии, сидит Пьер де Лапорт. Он обладает важными сведениями, а потому может погубить королеву — или спасти ее. Вот это письмо, — она достала из-за раструба перчатки многократно сложенный листок, — должно попасть к нему. Мы рассчитываем на вас.