На третий день шторм утих. Корабль благополучно прибыл в Дюнкерк — владение испанской короны. Измученные путешественники, пошатываясь, сошли на берег.
Городской губернатор осведомился у герцогини, куда она держит путь. А в самом деле, куда? — растерялась Мари. Испанец порекомендовал ей Брюгге — тихий, спокойный город вдали от войны, там можно поправить здоровье и… Брюгге? А что она там станет делать? Тихо проживать деньги Генриетты, отдавая распоряжения по кухне и справляясь о ценах на рынке? Похоронить себя в захолустье, благодарю покорно!.. Оставалось ехать в Брюссель, зная, как не любят там французов.
Узнав, что разминулся с женой, герцог де Шеврез немедленно вернулся обратно, известил обо всем государственного секретаря Шавиньи и лично поехал в Рюэй к Ришелье, чтобы передать ему всю переписку жены. Кардинал оборвал сетования герцога на то, что супруга вечно доставляет ему неприятности, к тому же навязав ему на шею детей, и посоветовал жаловаться английскому королю. Вскоре он получил очередное умоляющее послание от герцогини, уверявшей, что она безвинно страдает от наветов и оговоров. Разумеется, письмо осталось без ответа.
Анна Австрийская тоже получила весточку от бывшей подруги. Громко и отчетливо, чтобы ее слова не прошли мимо ушей тех, кому они предназначались, и были переданы, кому следует, она заявила, что не станет даже раскрывать письма от особы, которая ведет себя подобным образом. «Не знаю, что за фантазия или притворство побудили эту женщину писать ко мне?» — пожала плечами королева, искоса взглянув на свою новую статс-даму, госпожу де Брассак. Та сообщила, что карета уже подана, а дофин одет и готов ехать кататься.
Ришелье принял Сен-Марса в кабинете, за столом, заваленным бумагами.
— Надеюсь, что вас привело ко мне неотложное дело, — сказал он, едва тот вошел. — Во всяком случае, я могу уделить вам (он взглянул на каминные часы) не более восьми минут.
— Мы могли бы поговорить наедине? — спросил Сен-Марс.
Кардинал сделал знак, и секретари вышли из комнаты.
— Ваше преосвященство, вы должны мне помочь, — начал Анри, едва за последним из них закрылась дверь.
Ришелье удивленно приподнял правую бровь.
— Дело в том, что я хочу жениться.
Ришелье откинулся на спинку кресла.
— Вы хотите залучить меня в посаженные отцы?
— Скорее, в сваты. Видите ли… Я хочу жениться на мадемуазель де Гонзаг.
Кардиналу стало совсем весело. Он смерил жениха надменным взглядом.
— Не думаю, что принцесса Мантуанская до такой степени забыла о своем происхождении, чтобы унизить себя столь незначительной партией, — отчетливо произнес он, слегка растягивая слова. — Вы, может быть, герцог и пэр? Или, на худой конец, коннетабль? Главный министр?
— Вот именно, я прошу вас помочь мне сделаться герцогом и пэром.
Сухой, отрывистый смех Ришелье был похож на собачий лай. Кардинал еще улыбался, но его взгляд уже приобрел стальной оттенок, а в глубине души закипало бешенство. Какая наглость! Мальчишка, сопляк!
— Чем же вы заслужили столь высокий титул? Не думаете ли вы…
— Еще ничем, — взгляд Сен-Марса был твердым, а вид решительным, — поскольку не имею возможности это сделать. Мне не нужна милостыня. Король не отпускает меня на войну, а мое место в армии. Там я смогу показать, на что способен. Я прошу вас поговорить с королем и дать под мое командование войска. Аррас осаждают уже второй месяц, а я бы мог…
— Господин де Шатильон гораздо больше вашего смыслит в осадах, — осадил его Ришелье.
Он все еще кипел. Но к нему уже вернулась способность спокойно размышлять, и он продолжал ровным тоном:
— Что ж, поезжайте в Аррас. Я, пожалуй, передам под ваше командование легкую кавалерию. Ваши восемь минут истекли, — добавил он, когда Сен-Марс попытался что-то возразить.
…Отъезд фаворита поверг короля в глубокую меланхолию. И хотя Сен-Марс писал ему дважды в день, уверяя, что совершенно здоров и ни в чем не нуждается, Людовик томился, мучаясь тревогой за него. Даже охота не могла его развлечь.
— Война — самая большая мука для государей, — говорил он уныло венецианскому послу, идя с ним к карете после охоты. — Невозможно победить без опасности, кровопролития; потери и неудачи неизбежны. Победы и поражения равно приводят к истреблению народов, к разорению страны, а я желаю своему народу только покоя…
Посол согласно кивал головой, придав своему лицу скорбное выражение.
— И потом — сколько денег, Боже мой, сколько денег! — Людовик всплеснул руками. — Мой отец в год не тратил столько, сколько я трачу в месяц!
Возле кареты ждал Гастон. Король, найдя в лице посла благодарного слушателя, предложил ему поехать с ними. Венецианец с радостью принял приглашение.
— Ваше величество, вероятно, беспокоится о господине де Сен-Марсе, — осторожно начал он, когда экипаж выбрался на твердую дорогу.
Людовик молча кивнул: в горле у него застрял комок, и он не мог говорить.
— Разумеется, господин де Сен-Марс храбр, отважен и неукротим в бою, — продолжал посол, — однако его рассудительность и осмотрительность, удивительные в столь молодом человеке, позволяют не опасаться того, что он станет бездумно подставлять себя под пули. Это задатки замечательного дипломата и государственного мужа.
Гастон откинулся на подушки кареты, и его лицо скрылось, в тени. Лицо же Людовика, напротив, как будто просветлело изнутри. Он, не перебивая, слушал посла с тихой довольной улыбкой, а на прощание тепло поблагодарил за приятную компанию.