Дьявол против кардинала - Страница 50

На следующий день Шале, проведшего ночь в караульной, небритого и неумытого, привели в просторный зал с низким потолком из толстых брусьев и с небольшими окнами из цветных витражей. Шотландцы встали у дверей, скрестив копья. Посреди зала, за массивным дубовым столом, восседал Мишель де Марильяк. Рядом за конторкой примостился писец. Оглядевшись, Шале увидел короля, который стоял у окна к нему спиной.

— Ваше величество! — крикнул Шале. — Я ни в чем не виноват, объясните, в чем меня обвиняют!

Король не повернулся и ни одним движением не дал понять, что услышал его мольбу.

— Вас обвиняют в причастности к заговору против его величества, замышленному господином д’Орнано и другими лицами, — заговорил де Марильяк. Его негромкий голос гулко звучал, отражаясь от каменных стен.

— Я ни в чем не виноват! — снова выкрикнул Шале.

— Раскройте ваше сердце и откровенно расскажите его величеству обо всем, что вы совершили против него.

Шале в смятении ломал себе пальцы. Писец у конторки замер, выжидательно глядя на него.

— Да-да, я все расскажу, — перо заскрипело по бумаге. — Но вы обещаете мне свободу за признания?

Его не удостоили ответом.

Торопясь и сбиваясь, Шале начал рассказывать все, что знал и о чем догадывался: про тайные собрания, про сношения с заграницей и про то, что важную роль в делах заговорщиков играла некая дама.

При этих словах король, до сих пор стоявший, как статуя, топнул ногой.

— Но я ни в чем не виноват, сир! — вновь завопил Шале. — Клянусь вам! Спросите его преосвященство!

Признаете ли вы, что лично писали графу де Суассону по поручению герцога Анжуйского? — перебил его Марильяк.

— Да, написал, чтобы он не приезжал в Блуа, — простовато сказал Шале, но, спохватившись, закричал: — Умоляю, позвольте мне увидеться с кардиналом!

Не поворачиваясь, король сделал знак рукой, и Шале увели.

Четырнадцатого июля Мария Медичи и Ришелье прибыли в Нант. Кардинал был удручен: умер дю Пон де Курле, муж его сестры Франсуазы и близкий друг, столько сделавший для него в юные годы и не покинувший в беде. Ришелье обещал Франсуазе позаботиться о ее детях. Племянницу Мари-Мадлен, вдову де Комбале, он пристроил во фрейлины к королеве-матери, а семилетнего Армана определил в пансион. Кардинал все еще был во власти невеселых раздумий, когда ему сообщили, что арестованный граф де Шале упорно добивается встречи.

…Толстая тяжелая дверь туго повернулась, жалобно взвизгнув петлями. Ришелье, пригнувшись, вошел в арку проема и спустился по двум низким ступенькам. Шале, тоскливо глядевший в окно на безмятежно раскинувшуюся под солнцем Луару, живо обернулся на звук и просиял.

— Ваше преосвященство! — воскликнул он, бросаясь перед кардиналом на колени и покрывая поцелуями его руку. — О, монсеньер! Вы пришли!..

— Довольно, довольно. Встаньте, сын мой. Выслушать страждущего — моя обязанность.

Шале так взволновался, что из глаз его потекли слезы. Усадив кардинала на единственный стул, а сам оставшись стоять, он начал говорить о том, что его обвиняют в страшных вещах, тогда как он ни в чем не виноват.

— Вас часто видели с герцогом Анжуйским в Блуа, — прервал его излияния кардинал.

— Да, верно. Это я помешал бегству принца в пути, создавая впечатление, будто готовлю его. Ведь мы же с вами так и условились! — Шале по-детски вытер глаза кулаком. — И в Сомюре именно я не дал его высочеству уехать в Ла-Рошель.

— Знали ли вы о том, что его высочество посылал гонцов, чтобы обеспечить себе отступление?

Шале удивленно посмотрел на кардинала, встревоженный металлическим тоном его голоса.

— Нет… не знал… — пробормотал он. — А если бы и знал, в чем тут моя вина?

— Поскольку вы сразу не предупредили короля о сношениях принца с заговорщиками, вы уже виновны в глазах королевского правосудия, — весомо произнес Ришелье.

— Но как же… монсеньер… я ведь состоял в заговоре всего тринадцать дней. Этого недостаточно, чтобы нарушить порядок в государстве величайшего из королей!

Ришелье горько усмехнулся и поднялся со стула.

— Но как же… — Шале бросился вперед, загородив ему путь к двери. — Ваше преосвященство, ведь вы же знаете, что я не виноват. Ведь это я предупредил вас о покушении на вашу жизнь!..

— Не вы, но ваш дядя, командор де Балансе, которому Господь надоумил вас открыться, тогда как именно вы должны были привести замысел в исполнение.

— Но второй, второй раз я же сам… Монсеньер! — всхлипнув, Шале вновь упал перед ним на колени. — Смилуйтесь, монсеньер! Я не могу здесь больше находиться! Здесь так ужасно! Освободите меня, и я скажу все, все, что хотите!

Ришелье вырвал из его рук подол своей сутаны и твердым шагом пошел к двери.

— Я не знаю, что наговорил на меня Лувиньи, — взвизгнул Шале, — но это лишь потому, что она выбрала меня, а не…

Дверь, скрипнув, закрылась.

— Да будьте вы прокляты! — во весь голос завопил Шале, вскочив на ноги и потрясая кулаками. — Отправляйтесь к черту в пекло! Разрази гром всю вашу святую церковь!

Приникнув ухом к двери, начальник шотландской стражи шевелил губами, повторяя его проклятия, чтобы как следует их запомнить и потом донести, куда следует.

Давно уже в Нанте не бывало такого блестящего общества. По узким мощеным улочкам, перегороженным вывесками лавок с самыми разными товарами, расхаживали важные господа в бархатных плащах и колетах и с умопомрачительными перьями на шляпах. По каналу вдоль острова Фейдо скользили лодки, в которых сидели дамы, одетые по последней парижской моде. Вот только радостно не было никому, и утренний туман над Луарой, облачка, порой набегавшие на солнце, казались сотканными из тревожных мыслей, веявших над городом.